31 декабря пахло мандаринами и выгоревшими нервами.
Не праздником — именно нервами.
Мы ехали по трассе к его родителям: традиционный “семейный Новый год”, когда мама Саши будет жалеть, что сын женился не на той, а я буду делать вид, что не слышу её вздохов. В багажнике — салаты, торт, дети в пакетах с “Пятёрочки” (майонез, колбаса, горошек), в бардачке — бутылка шампанского “на куранты”.
Снег валил стеной. Дворники чесали по стеклу, как будто пытались стереть весь этот год целиком.
Саша держал руль двумя руками, но мысли были явно не о дороге.
— Ты хотя бы притормози, — попросила я. — Лёд же.
— Не учи, — отрезал он. — Я по этой трассе с девятнадцати лет гоняю.
Я замолчала. Я уже знала: если он сжимает руль так, что белеют костяшки пальцев, спорить бесполезно. Ему сейчас больше страшно, чем злостно, просто страх у него всегда превращался в раздражение.
Сбоку мелькали придорожные кафе, редкие заправки, чёрные кусты, укутанные снегом. У трассы свой запах — мокрый асфальт, бензин, холодный дым от кем-то разожжённого костра.
Я смотрела в окно и думала, как бы я хотела встретить Новый год по-другому. Не в чужой квартире с ковром на стене и фразами: “Ну что, когда уже ребёнка?”, а дома. В пижаме, с книжкой, с пледом. Хотя бы просто в тишине.
— Чего сжалась? — не выдержал Саша. — Опять недовольна, куда едем?
— Я просто устала, — сказала я. — Год тяжёлый. Хочется… спокойно.
— Спокойно ей, — фыркнул он. — Новый год — это не про “спокойно”.
Он прибавил скорость.
И именно в этот момент я увидела щенка.
Сначала я заметила не его — чёрную точку на белом. Я увидела движение.
На обочине, почти у самой линии, разделяющей асфальт и снежную кашу, что-то суетилось. Маленькое, тёмное, словно комок старой тряпки, которым кто-то вытер стёкла и выкинул.
Я прищурилась.
— Саша, — сказала я, — остановись.
— Ты с ума сошла? — он мотнул головой. — Тут гололёд.
— Там кто-то… — я прижалась к стеклу. — Щенок, кажется. Видишь?
Он только бросил короткий взгляд в сторону.
— Вижу, — буркнул. — Я что, “Доброе сердце-2000”? Сейчас вот прям встану на трассе, чтобы ты каждого дворового пса собрала.
— Он замерзнет, — сказала я. — Посмотри, там вообще никого. Саша, давай хотя бы на обочину съедем.
— Не будем мы из-за псины рисковать, — отрезал он. — Тут фуры носятся. Не хватало нам ещё в сводку ДТП попасть.
Я разозлилась.
— То есть салат “Оливье” у твоей мамы важнее, чем живое существо, которое мрёт в снегу? Нормально.
— Не начинай, а? — он сжал зубы. — Я устал, ты устала. Давай без вот этого твоего спасательства.
Мимо нас пролетела фура, брызнув грязным снегом в боковое стекло. Щенка на обочине на секунду засыпало крошкой ледяной каши. Он дёрнулся, будто его ударили.
У меня вот тогда в груди что-то щёлкнуло.
— Останови, — повторила я. — Я серьёзно.
— Вика…
— Саш, останови, или я сама сейчас на ходу дверь открою.
Он выругался — грязно, так, как ругался только в машине. Резко включил поворотник, чуть сбросил скорость, съехал на край. Машину повело, я вцепилась в ручку двери, но нас выровняло.
— Быстро, — прошипел он. — Пять минут. Если нас кто-нибудь стукнет — я тебе это всю жизнь вспоминать буду.
Мне было уже всё равно, что он будет вспоминать.
Я выпрыгнула на ветер.
Холод врезался в лицо, как пощёчина. Снег хрустал под ногами. Я побежала к тому чёрному комку — и только у самого края трассы поняла, насколько он маленький.
Щенок.
Беспородный, весь в колтунах, мокрый так, будто его только что вытащили из проруби. Лапы дрожат, нос в снегу, глаза зажмурены. Когда мимо нас пронеслась ещё одна фура, он даже не поднял голову — только слегка дёрнулся всем телом.
— Ой ты, Боже мой, — у меня самой голос сорвался. — Тихо-тихо…
Я наклонилась, протянула руки. Щенок сначала попытался отмахнуться, но сил не было. Я просто подняла его, прижала к себе. Он был ледяной, как снежок. Вдохнула — и почувствовала запах сырости, бензина и чего-то ещё… отчаянного.
читать далее...